она и времяв.айсин

Все валится из рук.

Сначала выпали ножницы - клацнули челюстью.

Потом часы.

Большая стрелка прилипла изнутри к стеклу.

Как пацан, смотрящий из окна на улицу, расплющивает нос.

Часы не идут - это плохо.

Они так сердито чикали время на тик-так.

Теперь не чикают.

Хотя, может быть, к лучшему.

Раньше я была как троллейбус привязана временем к маршруту жизни.

Быта.

Теперь время - белый лист.

Часы вредны.

Ах! Как они хрустят под каблуком.

Ах! Как шестеренки царапают бока своих подружек в необыкновенной сумасшедше-судорожной траектории движений.

Пляска смерти.

Что-то еще вывалилось из рук, но время - белый нерасчленимый лист.

Что-то вывалилось, но в непрошлом и в небудущем.

Что-то застыло в холодной мякоти белого листа.

Секунды молчат.

Шорох растекается выпуклым узором.

Должно быть он не придет.

Но даже если придет - это уже неважно.

Из времени растут ультрамариновые сталагмиты тоски.

Он что-то говорил о собственном неумении молчать.

А я люблю.

Молчать.

И чтобы он.

Молчал.

Молчание - это цепочка осмысленных мгновений.

Но времени нет, мгновений нет;

молчание теряет смысл.

А без смысла...

Кто проживет без смысла?

Без смысла умирают.

И ради смысла умирают.

И вообще умирают.

Так принято.

Но жизнь без времени - это застывший в янтаре червячок.

"Червячок-червячок, как тебя зовут?"

"Дурак! я же твоя попа!"

Кстати, он говорил, что попка у меня абсолютно совершенна по форме.

Наверное он на что-то намекал.

А я спросила:

"А по содержанию?"

Он смутился.

Наверное я на что-то намекала.

Ах! Глупизна моего положения катастрофична.

Да.

Глупизна всего сущего катастрофична.

Ведь если он не придет, значит я - живая и теплая - теряю смысл.

Становлюсь частью всеобщей бессмысленности.

Даже моя красивая попка не в силах мне помочь.

А он не придет.

Я знаю.

Он как-то меня укусил.

Больно.

Вообще-то он довольно глупый.

И не очень красивый.

Но я его люблю.

Люблю?

Даже подумать не успеваю над ответом,

потому что ответ рождается вместе с вопросом.

Это проще чем дети.

А он меня?

Не знаю.

Уже нечему выпадать из рук,

потому что все что могло выпасть уже выпало.

И лежит на полу.

А он все не идет.

Нет, он не глупый.

Просто немного вздорный.

А часы шевелят уцелевшей пружинкой как раздавленное насекомое.

А ножницы воображают себя распутной пляжницей.

А чашка истекает остатками кофе.

А я жду.